Ни о чём..

Есть на Тихом океане
Просто супер-сочетанье
Двух явлений, двух погод.
На Кадьяк летит наш бот.

А вокруг туман и солнце:
То как будто бы в оконце
В щель меж белых влажных туч
Брызнет солнца яркий луч,

То над тучей вехи гор,
То широкий коридор
Вдруг откроется для нас
Не нарадуется глаз,

То зальёт всё молоком,
Иль тумана просто ком
Вдруг повиснет над водой
Белой снежной бородой.

Даже нерпы и «нерпята»,
Любопытные ребята,
На груди у матерей,
Не похожих на зверей,

Наслаждаются природой
И большой, большой свободой.
Часто солнце и туман
Спорят здесь за океан.

Кстати, этим водам Ваней
Дано русское названье,
На волне былых веков
Тут поплавал Шелихов.

И название пролива
Новой властью терпеливо
Произносится по-русски,
А пролив, скажу, не узкий:

Еле виден Кадиак.
Будет рад любой моряк
Переплыть его в тумане,
В буйном Тихом океане.

А на склоне у пролива
Деревушка «Ала Нива».
Здесь остатки прежней эры
Сохранили староверы.

Русские старообрядцы
Как-никак, а наши братцы.
Было им от православных,
От «владык», царей, от главных,
Где их, бедных, только нету.

И скитаются по свету

От родной страны вдали.

Есть у них и корабли,
Поле, скот, косилки, кони,
И за ними нет погони.
Со своею подноготней
Тут креститься всей «щепотней»
Им никто мешать не будет,
Только сердце не забудет
Тех трагических годин,
А ведь Бог у всех один.

Боже вечный, Боже правый,
Отчего такой кровавый
Дух у наших, у славян?
Ведь своих, как обезьян
Гонят, режут, выжимают,
А чужие принимают.
На чужбине им нередко
Лучше, чем в деревне предков.
И конца пока не видно,
За Державу мне обидно.

Как же это некрасиво.
Потому деревня Нива
На далёком берегу.
Но понять я не могу.

И они не понимают,
Жалко, что не принимают
Ни попов, ни нас, баптистов,
Тут без нас у них всё чисто,

Самогонка, борода
И вода вокруг, вода.
…Есть на Тихом океане
Неплохое сочетанье.

День сорок второй

А сегодня над проливом
Дек украсили красивым
Флагом северного штата.
Молодцы у нас ребята.
Граждане своей страны.

Цвета северной волны
Этот необычный флаг.
Даже остров Афогнак
Позавидовал, бедняга,
Он пока ещё без флага.

Староверам флаг не нужен,
Ни на завтрак, ни на ужин.
Флаг Аляски очень прост:
В сине небе восемь звёзд.

Знак Медведицы Большой
С доброй северной душой
И Полярная звезда,
Ярче всех она всегда.

Сверху, в правом уголке
Светит ярко вдалеке.
Пусть не думает Кадьяк,
Что у нас тут зодиак.

Звёзды в небе – дело Бога.
Их там много, очень много.
И они всегда горят
И друг с другом говорят.

Ночь на Севере прекрасна.
Звёзд на небе рясно-рясно.
И Медведица Аляски
Прям под нами, словно в сказке.

И Полярная звезда,
Млечный Путь, как борозда.
Виден свет других Галактик,
А зимой – сиянье Арктик
Озаряет небеса.
Красота и чудеса!
Там, за звёздами – Творец,
Наш Создатель и Отец!

День сорок третий

Бёрч с женой опять с утра,
Гости все и детвора
Умотали на пикник.
Я душою не поник,

А хотелось с ними тоже,
Ведь денёк такой погожий.
Но у нас работы много,
Это тоже милость Бога.

Мы под третьим домом дружно.
Он просел, и кэбин нужно
Подровнять, поднять, поправить
И хозяина поздравить
С окончанием проекта.
Мы – бригада, мы не секта.

Я, Матфейка и Тимоха
Поработали неплохо.
Всё по лазеру равняли
И москитов отгоняли.

Ведь у нас уже тепло,
А москиты — это зло,
Начинают появляться,
И уже не поваляться
Без рубашки на траве
(Сто фантазий в голове).

А под ужин Бёрч вернулся,
Я душою встрепенулся
И встречать друзей спешу,
А в уме уже пишу.

Пассажиры все довольны,
Сыты, радостны, привольны,
Друг за другом по дорожке
Да с добычею в лукошке:

Ни с крючками, ни с сетями
И не с древними костями,
Ни с рогами, ни с зубами,
С «королевскими» грибами.

Позавидует Апрель:
Май – сезон грибов «морель».
Нет, не весь, а пару дней.
Не успел — поди умней

Будешь в будущем году.
А теперь переведу
Я «морель» на русский лад.
Только я не виноват,

Что оно звучит неважно,
Как-то грязно, как-то влажно.
Ведь морель у нас – сморчок.
Скажут, что за дурачок,

Извращая интересы,
Оскорбил деликатесы.
Тот, кто их сморчком назвал,
Разумеется, не знал,
Что за фунт сморчков когда-то
Баксов сто дадут ребята.

Так иль иначе наш ужин
Был сегодня перегружен
Свежим палтусом с грибами.
Мы здесь служим не рабами,
Мы здесь просто короли
Древней северной земли.
 

Сколько в мире этом зла…
Люди чёрные дела
Совершают за спиной.
Всё же раннею весной
К нам из царства красоты
Возвращаются цветы.

Говорят, они молчат,
Это ложь: они кричат
Грешным людям, то есть, нам:
Перестаньте делать срам!

Перестаньте делать зло,
Время чудное пришло.
И любви, и мира час.
Нож возьмите, срежьте нас.

Мы согласны умереть,
Чтобы вы могли смотреть
Людям с нежностью в глаза
Может, в них давно слеза.

Чтобы вы могли прощать,
Улыбаться и вмещать,
Снисходить, просить прощенья
За ошибки, упущенья.

Потому Святой Господь
Дал нам корень, дал нам плоть.
Дал нам чудный аромат,
И любой цветочек рад
Умереть за ваше счастье.
Прочь невзгоды и ненастья!

Режьте нас, ломайте, рвите
И друг другу нас дарите,
И в любви живите впредь.
Мы согласны умереть.

Чем кричать: Свинья, придурок,
Идиот, скотина, турок!
Рот закрой, да, не ори! —
Лучше розу подари.

Как-никак, вы – дети Бога,
Зла и так на свете много.
Людям помогаем мы
Выползать из адской тьмы.
Посмотри вокруг и ты
И начни дарить цветы.

Я сегодня из окна
Вижу, что пришла весна.
Вылез под окном цветок,
Самый первый, невысок.

Нежный, чистый, золотой,
Дышит чудной красотой.
Сэйдж его переломила,
Нежно в воду опустила
И, торжественно потом,
Занесла цветочек в дом.

И теперь у нас в столовой
Жизнью чистой, жизнью новой
На столе — стоит цветок,
Неба вечного глоток.

Мы — Христа благоуханье
В Миннесоте, в Казахстане
И на дальних островах
Больше — жизнью, не в словах.

День тридцать шестой

К нам пришёл сегодня май.
Ты Аляску понимай:
Май – не лето на Аляске,
Да, не будет снежной пляски,

С маем не придёт жара,
Может иней быть с утра.
И сегодня холодок
Дует с севера на док.

А в тени за мастерской
Можно снег ещё рукой
На прощание потрогать,
Но уже размером с ноготь

На кустах малины – почки.
А распустятся листочки,
Будет зелено вокруг.
Здравствуй, Май, наш тёплый друг!

День тридцать седьмой

Мы сегодня в мастерской.
В барабан живой рекой
Стружка свежая плывёт,
Шум станков меня зовёт

В старый бытокомбинат,
Где так много лет назад
Довелось работать Пашке
В нашей мебельной «шарашке».

И пред взорами, как воды,
Потекли былые годы
Словно океана волны:
Я, огня и веры полный,

Энергичный, молодой,
Абсолютно не седой,
Как отец и как мой дед,
С древесиной с юных лет.

Свежий лес пилю, строгаю,
Через рисмус пропускаю.
Запах ёлки, запах стружки…
Алюминевые кружки
В перерывах — с крепким чаем.
Мы в столярке не скучаем.

Обсуждают президентов,
Фильмы, книги, диссидентов…
Мат и смех, табачный дым
Облаком висит седым.

Если это понедельник,
Значит у ребят «похмельник».
Напивались до отказа.
Водка – страшная зараза
Многих в землю закопала,
Искалечила, сломала.

Я за них всегда молился,
Им в беде помочь стремился,
Но не слушали они,
Расточая жизни дни.

А в сторожке, в проходной
Был наш «дом» святой, родной.
Там моя Веруня в платье
Охраняла предприятье.
С ней нередко были детки,
Наши сладкие конфетки.

К ним ходил я на обед.
Пили чай вдали от бед.
И с детишками играли,
И черешню собирали.
Нам и нашим малым крошкам
Гнёздышком была сторожка.

В пять часов станки смолкали,
Мы ворота замыкали,
Всем домой идти пора,
Мне – дежурить до утра.

Вера тоже шла домой,
Я один на проходной
Ел, писал, читал, молился,
С Богом тайнами делился,

Ночь тиха, луна горит,
Сердце с Богом говорит.

Цех наполнен жутким мраком.
Я даю еду собакам
И под Божьим руководством
Охраняю производство.

Помню клички — Рекс и Пальма,
С ними было всё нормально.
В девяностом, в ноябре,
Я на утренней заре

В час разлуки, без прикрас
В цех пришёл в последний раз,
Пригласил всех на обед…
И уехал в Новый Свет.

В Миннесоту, а потом
Я в две тысячи шестом
Посетил опять Фабричный —
Край родимый и привычный,
Перед тем, как умереть,
Дом отцовский посмотреть.

Был я и на месте цеха.
Нет его – врагам потеха.
Там сейчас одни руины,
Растащили всё, скотины.

Унесли до кирпича.
Хуже злого палача.
Стружкой больше там не пахнет,
Кто увидит – сердце ахнет.

Где же вы, друзья былые? —
Разметали бури злые
Нас теперь по разным странам,
Разлучили с Казахстаном.

Многих нет уже, я знаю,
Со слезами вспоминаю
Имена моих друзей.
Память наша, как музей.

Мишка, Сашка, Зенка, Толик,
Тосун, Витька-алкоголик…
Курды, немцы, украинцы,
Казахчата, месхитинцы
И татары, и уйгуры –
Копошились там, как куры.

Многих водка загубила,
Уничтожила, убила,
Раньше срока в гроб загнала,
Кабы сердце — Бога знало!

Всех, кто живы, Бог-Создатель,
Чистых милостей Даятель,
Отыщи, от зла избавь
И на путь святой направь!

***

Шесть часов. Станки умолкли,
Мы сложили всё на полки
И с Тимошкой стружек чан
Тащим в Тихий океан.

День тридцать восьмой

По Камчатке, по Аляске
Ходят были, ходят сказки,
Анекдоты, басни, речи
Про свидания и встречи

Человека с братом-мишкой.
Есть инструкций даже книжка,
Как себя вести при этом
Как зимою, так и летом.

Есть медведь-самец, есть мать,
Это нужно понимать.
Есть такой медведь-пестун,
А зимою есть шатун.

В Йеллоустоуне, Камчатке,
Где таких зверей в достатке,
Эти правила, советы
Общие для всей планеты.

Первое, что нужно знать:
От медведя не бежать.
Не бежать! Догонит зверь.
Уясни себе, поверь.

Номер два: Послушай Федю!
Посмотри в глаза медведю.
Пяться задом осторожно,
Куртку вверх на палке можно
Приподнять над головой.
У медведя взгляд кривой.

Можешь руки вверх поднять.
Дай чудовищу понять,
Что его ты выше ростом.
Всё легко и очень просто.

Номер три: черпак с кастрюлей,
Чем пугать медведя пулей,
Сковородка, кружка, крышка…
Грохота боится Мишка.

Так иль иначе сегодня
Я по милости Господней
С гризли встретился на пляже,
Снял его немного даже.

Перед ужином, под вечер
Я опять надел на плечи
Офицерский камуфляж
И с собаками – на пляж.

Только что прошёл отлив,
Галька словно чернослив.
Я иду и вниз смотрю,
Сам с собою говорю.

И пытаюсь что-то петь.
Глядь – а впереди медведь.
Ковыляет мне навстречу,
Здоровенный… и подмечу,
Смотрит вниз и сам с собой
Размышляет вслух — о, boy…

Замер я и гризли тоже,
Правило один: о, Боже!
Помолился – и бежать…
Всё забыл. На благодать
Уповаю лишь всецело,
И бегу, как воин… смело.

Гризли бросился за мной,
Только за моей спиной
Наша собачонка Нала
Зверя сразу распознала,
Смело бросилась вперёд —
«За вождя и за народ!»

Понял враг, что шутки плохи,
Струсил, как на шкуре блохи,
И, подальше от беды,
Развернулся и — в кусты.

А собачка наша Нала
Пару миль зверюгу гнала.
Я уж думал, ей конец,
Возвратилась. Молодец!

А отроду ей – полгода,
Не мешает ей погода.
В дождь и в шторм она с тобой,
И пойдёт в смертельный бой.

Мы живыми возвратились.
И на ужине хвалились
"Поединком" с гризли диким.
Были вздохи, смех и крики.

Сэйдж напомнила: «Друзья,
От него бежать нельзя!»
А собаку нашу даже
После случая на пляже
Стал я больше уважать:
Встретил гризли – не бежать.

День тридцать девятый

На сегодняшней странице
Не медведь у нас, а птицы,
Не орлы и не вороны,
Им мороз и снег покорны.

И не чайки, и не сойки
(И они морозостойки),
А которые от вьюг
Зимовать летят на юг.

Мне неведомо куда,
Но вокруг у них вода
И холодный ветер в грудь.
Тяжек и нелёгок путь.

Их немало ждёт врагов,
И до тёплых берегов
Долетит из них не каждый,
А лететь им лишь однажды.

И святые берега
Кто-то лишь издалека
Сможет с горечью увидеть…
Можно ли сильней обидеть?

Но они летят, бедняжки,
Словно лёгкие бумажки.
Если на Аляске холод,
Снег, мороз и птичий голод,

Птицы ждут на юге мая,
А потом, весне внимая,
Вновь летят в свои места,
Где такая красота.
Где раздолие и воля,
Вот такая птичья доля.

Я опять один на бреге,
Предаюсь весенней неге,
А они свистят, поют —
Красота, покой, уют…

Мы, как Божии сыны,
Тоже вечной ждём Весны.
И лишь только скажем: Ой!
Полетим к себе домой.
 

Хотя, дом построил,
И сына родил,
Деток я в школе учил,
В парке есть дерево,
Которое я посадил,
Может, не даром я жил?

Да, мы, конечно, не боги,
Ходим по трудной дороге,
Каждый, как может,
На свой день рожденья,
Подводит итоги.

@ Марк Львовский
 

Не родится наше завтра, майский сад цветёт, но мне,
Слишком горек вкус вишнёвый в одинокой белизне.
Я поверить не сумела ни бумаге, ни судьбе.
На подворье
В сорок третьем
Сердце отдано тебе.
 

В победном сорок пятом,
Сражались за Берлин,
Но враг сопротивлялся,
Бои среди руин.

Весна, светило солнце,
Стрелял по нашим враг,
Но мы их разгромили,
И над Рейхстагом флаг.

И было так обидно,
Погибнуть в эти дни,
И не узнать, что будет,
В последний день войны.

@ Марк Львовский
 

День прекрасный, день весенний,
День Христова воскресенья
Где-то празднует Россия.
Иисус Христос-Мессия

Жертвой чистой и кровавой
Дал опять народам право
Знать, любить и верить в Бога,
Но поверило немного

В то, что было на Голгофе…
После утреннего кофе
Снова вышли в океан,
В свежий утренний туман.

Захотелось красной рыбы.
Справа каменные глыбы,
Это остров Афогнак.
Ищем нужный нам косяк.

Зорко смотрим на приборы,
Рыбку ждём. А мне бы в горы…
Пляж широкий показался,
Я мгновенно догадался:
Мы здесь плавали не раз,
Бёрч в известность ставил нас,

Что на той большой поляне
Жили древние земляне
Много лет до нашей эры,
Так что, мы — не пионеры.

Но на этом берегу
Побывать и я могу —
Посетить, пока светло,
Это древнее село.

А мои сыны и братцы
Без меня пусть порезвятся.
Я рыбалку не испорчу.
И свою идею Бёрчу
В трёх словах пересказал,
Бёрч противиться не стал.

Спрей вручил на всякий случай
(Он противный и вонючий).
Коль по жизни ты не Федя,
Одолеешь с ним медведя.

Спрей у них, скажу, серьёзный.
Гризли страшный, гризли грозный,
Но на несколько минут
Превращается в батут.

Только, чур, не против ветра:
Спрей плюёт на восемь метров.
В нос старайся и в глаза,
Будут сопли и слеза…

Будет рёв и грозный крик,
Ты ж беги, пока есть миг.
Но смотри, не промахнись,
Промахнёшься – берегись!

Зашуршал песок под днищем.
Я без соли и без пищи
На пустынном берегу
Два часа пробыть смогу.

И без фруктов, и без теста –
В стратегическое место:
Море, горы, пляж, речушка,
Невысокая опушка,

Прошлогодние кусты
И далёкие мечты.
Робинзон я настоящий
Из глухой дремучей чащи.

С белой страшной бородой
И уже совсем седой.
Жизнь меня трясла немало,
Но совсем не поломала.

Бог живой был в помощь мне
В каждом часе, в каждом дне.
Был со мной в моём суде,
В облаках и на воде.

Он и здесь сейчас со мной,
Защитит меня стеной
От медведя и пирата
И от всякого разврата.

Всё кругом я обошёл,
Стал копаться – и нашёл.
Древний каменный скребок,
Котика морского бок.

Кость истлевшую, лопатку.
По сырой земле вприсядку
Метров сто назад-вперёд…
Где же ты — былой народ!

Что же ты оставил детям?
Равен трём тысячелетьям
Возраст этих экспонатов.
Ни индейцев, ни пиратов,
Я на острове один,
Словно в лампе Алладин.

Речка горная грохочет,
Поскорее в море хочет.
Вдоль неё давно когда-то,
Как отважные солдаты,

Чтоб кормить своих ребят,
Рыбаки стояли в ряд.
Рыба тучей шла порой
В этот первобытный строй.

Шла таким девятым валом,
Что на всех её хватало.
Безлимитная рыбалка:
Кость зубчатая и палка.

И сушили, и коптили,
И в котлах зимой варили.
Был богатый славный пир,
Был рассвет, закат и мир.

Водки не было и пива,
У широкого пролива
Зла не ведал Афогнак,
Но пришёл сюда казак.

С шашкой, флагом и бутылкой,
И с крестом, и ложкой с вилкой.
И от вилки и креста
Изменился навсегда
Речки праведный поток.
Белый человек жесток.

Правды в мире не найдёшь,
Время вспять не повернёшь.
Остаётся лишь смириться,
И молиться, и молиться.

И с коленок не вставая,
К Богу вечному взывая,
Я стоял на берегу,
Мир – земле, война – врагу!

Слышу крик: зовут на ужин.
«Или он тебе не нужен?
Снасти сматывать пора.
Или хочешь до утра

Древний изучать посёлок,
Полудикий археолог?»
Я несу с собой, как Крузо,
Ящик памятного груза.

Борт закрыли, на педали
Надавили – газу дали.
Вот песчаная коса.
На косе стоит лиса.
Закричали – лиска в лес.
Я пою: Христос воскрес!

День тридцатый

Мы сегодня без печали
«Кэбин» строить свой начали.
Двадцать футов на семнадцать,
В общем есть чем заниматься.

Будет он, как дача в «Рашке»,
В металлической рубашке.
Будет он стоять на сваях,
Мы ведь тут не на Гавайях.
И везти бетон сюда
По воде – не ерунда.

Закопали в землю брёвна,
В три ряда по нитке ровно.
Брёвна наши в креозоте,
Только почва, как в болоте.

Льётся талая вода,
Только это – не беда.
Грунт такой везде весной.
Но зато внизу стеной
Камень горный твёрже лба,
Всё, что нужно для столба.

Ведь под нами тоже горы.
Ставим балки на опоры
И кладём на балки лаги,
Всё, как в плане на бумаге.

На полы легла фанера.
Я ведь в стройке пионером
Был когда-то в Миннесоте,
Когда наши о работе
Даже думать не хотели,
Все на «велфере» сидели.

Я пошёл «пахать» на стройку,
И поэтому на тройку
Сдам строительные тесты,
Строю – только дайте место.

Пашем мы без перемены.
Вот уже подняли стены
И на крышу брус центральный.
Домик будет капитальный.

Завтра, если будем живы,
Отменяем перерывы,
Мы с Матфеечкой вдвоём
Стены быстро обобьём,

Тим поставит все стропила.
Пистолет, компрессор, пилы –
Всё рукой своей беру.
Дом растёт, как гриб в бору
 

Ваша девушка Анюта,
От которой нету сладу,
Донесёт, не выльет масло,
Ну а вы, в трамвайчик сев,

К ней поедете на ужин,
Чтобы кофе выпить утром –
Всё зависит от подарка,
Что скрывает ваш карман.

Так задумав накануне,
Поступаете вы мудро –
Это СЧАСТЬЯ первый признак.
Правда, в городе туман.
 

Хоть сейчас и карантин,
Ты сегодня не один!

Карантин необходим,
Вместе вирус победим!

@ Марк Львовский
 

И мы столкнулись. В кухне. Носом к носу –
проветриваем спальню – карантин.
Не уделяя времени вопросу,
шепнул жене: «Не лыбься, круг черти…»
Не все труды отправил в топку Гоголь,
ещё жива отмазка «c'est la vie»!
Иначе: пару строчек некролога.
Прожорлив, не в пример нам,
страшен Вий…